Авторская колонка д.ф. н., социолога Андрея Коряковцева. На днях на экраны вышел музыкальный биографический фильм режиссера Феликса Умарова «Пророк. История Александра Пушкина». В роли великого русского поэта снялся Юрий Борисов. Своими впечатлениями от фильма с «Новым Днем» поделился кандидат философских наук, доцент кафедры философии, социологии и культурологи УрГПУ Андрей Коряковцев.
«Фильм «Пророк. История Александра Пушкина» режиссера Феликса Умарова ошарашивает зрителя нестандартностью подачи исторического материала. Изложение биографии великого поэта предельно модернизировано: чиновники из канцелярии царской полиции танцуют брейк-данс, сам молодой Александр Сергеевич исполняет перед офигевшим Державиным рэп, царь Николай I играет с поэтом не в преферанс, а в теннис... И так далее. Фильм – откровенный вызов позитивистскому искусствоведению, которое понимает под художественностью буквальное отражение реальности. В сети уже появились ругательные рецензии на фильм в духе: «Как! Во времена Пушкина танцевали и пели иначе! Отношения поэта с Дантесом были иными!". Да, это так. Но почему тогда зритель после фильма остается с ощущением, будто он общался с подлинным Пушкиным? Даже не с «Александром Сергеевичем», а с «Сашей»? Но при этом – именно с автором и «Медного всадника» и «Руслана и Людмилы»? И, конечно, «Гаврилиады»? Как достигнут этот эффект подлинности? Прием модернизации исторических сюжетов в искусстве не нов. Вспомним, как подавались античные сюжеты художниками французского классицизма. Прием этот очень рискованный и, прямо скажем, дискредитированный современным искусством. Уж слишком часто его используют, адаптируя классические произведения или биографии выдающихся деятелей прошлого к восприятию невзыскательных современников. При этом забывается, что данный прием лишь тогда оправдан, когда он не служит примитивизации изначальных смыслов и является не чем иным, как точной метафорой, точным символом – точным по отношению к исходному содержанию. В конце концов, искусство по определению метафорично, а метафора – это отражение предмета, косвенное, но сохраняющее его суть. Чиновники Бенкендорфа, танцующие брейк-данс с его механическими, мертвыми движениями идеально передают атмосферу николаевской России. Игра в теннис с прыжками и вывертами – прекрасная метафора придворных интриг, в которые оказался втянут в конце жизни Пушкин. Мятежный рэп лицеиста Пушкина звучит как раз тогда, когда мы ожидаем услышать от персонажей фильма нечто для нас привычное, знакомое, узнаваемое – «школьное» в самом плохом значении этого слова... Однако слышим нечто, взрывающее наш слух! И мы понимаем: именно так же взорвали слух престарелого Державина дерзкие и ясные стихи молодого «Саши» Пушкина. Одним словом, модернизация в фильме Умарова – это точная метафора, сохраняющая глубокий и величественный смысл жизни и произведений великого поэта. Своим буйством, неугомонностью, страстностью, умаровский Пушкин может напомнить Моцарта из фильма Милоша Формана и Джима Моррисона из ленты Оливера Стоуна. Только Пушкин Умарова более рефлексивен и положителен, а после декабристской катастрофы и вовсе угомоняется. По мнению авторов фильма, его жизнь после 1825 года – это компромисс с царским режимом. И тут авторы фильма не справляются с историческим материалом. Они пытаются загнать «Сашу» Пушкина в охранительные клише, но не получается. Царь якобы настолько уважает и ценит поэта, что, узнав о предполагаемой дуэли с Дантесом, пытается его спасти. Но этот поступок царя выглядит психологически необоснованным после сцен унижения поэта царской особой. Генеральный продюсер фильма – Никита Михалков, поэтому у нас не должен возникать вопрос, откуда в фильме подобные противоречия. Достаточно уж того, что сам шеф царских жандармов Бенкендорф преподносится контрастно: он, конечно, патриот, но гнобит национального поэта России. Генералы российского кинематографа еще, кажется, не решили, на чьей они стороне: на стороне ли царской охранки, или на стороне вольнолюбивых поэтов. Но все-таки фильм делал относительно молодой режиссер, не увязший глубоко в позднесоветских сублимациях бывших партийных чиновников. Поэтому фильм заканчивается встречей Жуковского с новым поэтическим гением России – Лермонтовым – поэтом, даже более взрывоопасным для царизма, нежели Пушкин. И это говорит о том, что российский кинематограф все же способен (иногда) выходить за убогий горизонт перестроечной идеологии».
Свежие комментарии